admin

Книги о животных

Рассказы о животных для детей

В список рекомендованной литературы входят шедевры отечественной и мировой литературы: произведения, незнание которых грозит в дальнейшем невосполнимыми пробелами. В возрасте шести лет, например, нельзя не знать "Колобка" и "Айболита", в десять лет – "Незнайки" и "Карлсона", в шестнадцать лет – "Собачьего сердца" и "Над пропастью во ржи".

Есть и особенные книги, дружба с которыми преображает: делает человека более чутким, внимательным, отзывчивым - это книги о животных.

Читать произведения нужно вовремя, соответственно возрасту:

Очень важно, чтобы книга понравилась ребенку с первого взгляда. Чтобы иллюстрации соответствовали тексту, а оформление было красивым. Такие книги сегодня есть.

Выдержки из книг:


"Мухолов-Тонконос сидел на ветке и смотрел по сторонам. Как только полетит мимо муха или бабочка, он сейчас же погонится за ней, поймает и проглотит. Потом опять сидит на ветке и опять ждет, высматривает. Увидал поблизости Дубоноса и стал жаловаться ему на свое горькое житье.
- Очень уж мне утомительно, - говорит, - пропитание себе добывать. Целый день трудишься-трудишься, ни отдыха ни покоя не знаешь, а все впроголодь живешь. Сам подумай: сколько мошек надо поймать, чтобы сытым быть. А зернышки клевать я не могу: нос у меня слишком тонок.
- Да, твой нос никуда не годится, - сказал Дубонос. - То ли дело мой! Я им вишневую косточку, как скорлупу, раскусываю. Сидишь на месте и клюешь ягоды. Вот бы тебе такой нос".
Виталий Бианки. Чей нос лучше?


"Когда Тюпа очень удивится или увидит непонятное и интересное, он двигает губами и тюпает: "Тюп-тюп-тюп-тюп..." Травка шевельнулась от ветра, пичужка пролетела, бабочка вспорхнула, -- Тюпа ползёт, подкрадывается поближе и тюпает: "Тюп-тюп-тюп-тюп... Схвачу! Словлю! Поймаю! Поиграю!" Вот почему Тюпу прозвали Тюпой".
Чарушин.

Евгений Чарушин - один из самых любимых детьми писателей. Его книги вызывают неподдельный восторг и у детей, и у взрослых. Наверное потому, что Чарушин не только описывал своих героев, но и рисовал. Он был невероятно талантливым анималистом. Будучи по образованию художником (Петербургская Академия художеств ВХУТЕИН), Евгений Иванович только в 1930 году начал писать рассказы, вдохновленный отзывами Маршака.


"Не видать бы нам Чубарого как своих ушей, если бы не случилось с ним беды на перевале. Это был первоклассный конь — разве отдали бы его так просто нам, ребятам?
В первый раз его привели зимой. Все взрослые вместе с отцом ходили на конюшню, спорили о чём-то, мерили его сантиметром.
— Красавец! Не конь, а картинка! — с удовольствием говорили они, возвращаясь в тёплую комнату, румяные и озябшие.
Мы тоже пошли посмотреть: высокий гладкий жеребец плясал на снегу у столба, тёрся об него головой, грыз его зубами и всё время переступал с ноги на ногу. Внутри у него что-то похрустывало и переливалось. Мы подошли ближе. Он ещё пуще заиграл, забрыкался и покосился на нас тёмным глазом.
— Ничего себе конишка, — солидно сказала Соня. — Одно плохо — хрустит очень и дёргается так, что и погладить его невозможно. Ба-а-луй! — закричала она басом и смело шагнула к столбу.
Лошадь тоненько заржала, ухватила Соню за капор и дёрнула направо и налево.
— Убивают Шоню! — ахнула около меня Наташа.
Мы с Юлей закричали и замахнулись на Чубарого. Он удивился и выпустил капор. Соня попятилась.
— Сумасшедшая лошадь! Её в сумасшедший дом надо, — сказала она горько, — хватается прямо за чужую голову.
Лицо у неё стало белое. Отморозила, может быть, а может, от обиды — обиделась на Чубарого".
Ольга Перовская.


"За Фомкой послали меня.
Когда я приехала, Фомка спал. Он лежал на полу, посередине большого кабинета. Все четыре лапы его были раскинуты в разные стороны, и он был похож на маленький коврик. Спал Фомка так крепко, что даже не проснулся, когда я взяла его на руки.
Очнулся он уже внизу, на улице, от крика какой-то старушки:
— Батюшки! Да, никак, медведя тащат!
Фомка рявкнул, вырвался и... бросился в стоявший около тротуара чей-то автомобиль. Наверно, он его принял за самолёт. Схватился за дверцу лапами, дёргает, а там пассажиры сидят.
Увидели они — белый медведь к ним лезет, перепугались, в другую дверцу выскочили и стали кричать.
Тут Фомка ещё больше испугался. Как заревёт! Да за ручку как дёрнет! Не выдержала дверца напора, открылась. Я и ахнуть не успела, как он уже в машине, на сиденье, очутился. Сел и успокоился сразу".
Вера Чаплина.


"В конце апреля волчица забралась под дерево и долго не показывалась. Волк улегся неподалеку, положив тяжелую голову на лапы, и терпеливо ждал. Он слышал, как волчица долго возилась под деревом, разгребая лапами торф и, наконец, затихла. Волк закрыл глаза и остался лежать.
Через час волчица снова завозилась под деревом, волк открыл глаза и прислушался. Казалось, что волчица пытается сдвинуть с места дерево и кряхтит от усилия, потом она затихла, а через минуту принялась что-то жадно лакать и одновременно послышался слабый, едва слышный писк.
Услышав этот новый голос, волк задрожал и осторожно, на животе, словно сам только что родился на свет и еще не умел ходить, подполз к норе и просунул морду в отверстие.
Волчица перестала облизывать первенца и, зарычав, щелкнула зубами. Волк быстро подался назад и лег на прежнее место. Скоро опять завозилась волчица, послышался новый писк и, облизывая второго детеныша, захлюпала языком мать.
Эти звуки повторялись еще много раз, причем промежутки между ними всё удлинялись.
Но волк терпеливо лежал рядом, как окаменелый, только уши каждый раз напряженно вздрагивали на тяжелой голове. Глаза его были открыты, глядели куда-то в одну точку, и казалось, что они видят там что-то такое, отчего стали они задумчивыми и перестали косить.
Когда затихли все звуки под деревом, волк полежал еще немного, затем поднялся и двинулся на промысел".
Лев Брандт.

Среди незаслуженно забытых литературных имен середины XX века, имя Льва Брандта нам кажется особенно важным. Его книги переиздавались в 40-60-е годы прошлого века значительными тиражами. По повестям "Браслет 2" и "Остров Серафимы" сняты кинокартины. Возвращая читателям эти тексты, мы хотим обратить внимание на одну из лучших страниц в летописи ДЕТГИЗа.


"Мальчик стоит перед вольерой волка и не шевелится. Волк ходит туда-сюда. Он шагает взад-вперед и не останавливается. "Как же он меня раздражает…"
Вот что думает волк. Уже битых два часа мальчик стоит тут, за решеткой, неподвижный, как мерзлое дерево, глядя, как волк шагает.
"Чего ему от меня надо?"
Вот вопрос, который задает себе волк. Этот мальчик для него загадка. Не угроза (волк ничего не боится), но загадка.
"Чего ему от меня надо?"
Другие дети бегают, прыгают, кричат, плачут, они показывают волку язык и прячутся за юбки матерей. Потом идут кривляться перед клеткой гориллы и рычать на льва, который в ответ бьет хвостом. А этот мальчик – нет. Он так и стоит, молча, неподвижно. Движутся только его глаза. Они следуют за волком туда-сюда вдоль решетки.
"Волка, что ли, никогда не видал?"
Волк – тот видит мальчика только через раз.
Это потому что у него, у волка, только один глаз. Второй он потерял в битве с людьми десять лет назад, когда его поймали".
Д.Пеннак.


"Целый день прошел в бесплодных попытках. Мустанг-иноходец - это был он - не отпускал от себя своей семьи и вместе с нею скрылся среди южных песчаных холмов.
Раздосадованные скотоводы отправились домой на своих заморенных лошадках, поклявшись отомстить виновнику их неудачи.
Большой вороной конь с черной гривой и блестящими зеленоватыми глазами самовластно распоряжался во всей округе и все увеличивал свою свиту, увлекая за собой кобылиц из разных мест, пока его табун не достиг численности по крайней мере двадцати голов.
Большинство кобылиц, следовавших за ним, были смирные, захудалые лошади, и среди них выделялись своим ростом те девять породистых кобыл, которых вороной конь увел первыми.
Табун этот охранялся так энергично и ревниво, что всякая кобыла, раз попавшая в него, могла уже считаться безвозвратно потерянной для скотовода, и сами скотоводы очень скоро поняли, что мустанг, поселившийся в их области, приносит им слишком большой убыток".
Сетон-Томпсон.


"Когда на меня упали ворота, я всем своим существом понял, что действительно вернулся домой.
Мои мысли без труда перенеслись через недолгий срок службы в авиации к тому дню, когда я последний раз приезжал на ферму мистера Рипли — "пощипать пару-другую теляток", как выразился он по телефону, а точнее, охолостить их бескровным способом. Прощай утро!
Поездки в Ансон-Холл всегда напоминали охотничьи экспедиции в африканских дебрях. К старому дому вел разбитый проселок, состоявший из одних рытвин и ухабов. Он петлял по лугам от ворот к воротам — всего их было семь.
Ворота — одно из тягчайших проклятий в жизни сельского ветеринара, и до появления горизонтальных металлических решеток, для скота непроходимых, мы в йоркширских холмах особенно от них страдали. На фермах их обычно бывало не больше трех, и мы кое-как терпели. Но семь! А на ферме Рипли дело было даже не в числе ворот, но в их коварности.
Первые, преграждавшие съезд на узкий проселок с шоссе, вели себя более или менее прилично, хотя за древностью лет сильно проржавели. Когда я сбросил крюк, они, покряхтывая и постанывая, сами повернулись на петлях. Спасибо хоть на этом. Остальные шесть, не железные, а деревянные, принадлежали к тому типу, который в Йоркшире называют "плечевыми воротами". "Меткое название!" — думал я, приподнимая очередную створку, поддевая плечом верхнюю перекладину и описывая полукруг, чтобы открыть путь машине. Эти ворота состояли из одной створки без петель, попросту привязанной к столбу веревкой у одного конца сверху и снизу".
Дж.Хэрриот.

  • Хорошее

    Гость